Пожалуй, нет в тюркских языках такого слова, которое имело бы столько значений. Слово “кут” только в кыргызском языке до 6 значений. Так по словарю К.К.Юдахина “кут” - это “кусочек студенистого вещества темно-красного цвета, якобы падающий через түндүк в коломто и приносящий счастье тому, кто сможет его взять (взять его может только хороший, чистый человек, в руках дурного он превращается в кусочек кала)” [1]. Это описание кута похоже на сгусток крови, держа который в кулаке рождались, согласно преданиям, Манас или Чынгысхан.
“Кут” – это еще и “оберег, якобы охраняющий скот и человека (семь перламутровых пуговиц, нашитых на мешочек с кусочком из свинца, или фигурка человека из свинца или олова, одетая в синие или красные тряпки; эта фигурка обмывалась водой, которой потом обрызгивали скот)” [1].
Оберег у хакасов
Возможный оберег средневековых кыргызов (IX-X вв.)
“Кут” – это и “жизненная сила, дух, душа”, и одновременно “счастье, удача, благодать” [1].
“Қут қывыг бэрсэ идзим қулына / күндэ иши йүксэбэн йоқар ағар” – “если бог даст рабу своему благодать, дела того с каждым днем будут идти вверх” [2]
“Кутадгу билиг” (1070) сочинение нашего земляка Юсуфа Баласагуни (~1015 ~1070) посвящено способу правления, при котором достигается «кут» для всего народа, благодать для страны. Кыргызы описаны как народ, достигший этой благодати в произведении «Искендер-наме» (1194-1202) одного из крупнейших поэтов средневековой поэтов Низами Гянджеви (1141-1209). Во время четвёртого путешествия, описанного в главе “Икбал-наме” (“Книга счастья”), Искандер попадает в страну с идеальным общественным устройством, где нет ни властей, ни притеснителей, ни богатых, ни бедных [3].
“Кут” похож на нечто положительное как для отдельного человека, так и для всего народа. При этом “кут” относится и к природе, к миру животных и растений. Это показывает совершенно другой тип мышления кочевников, когда человек является частью окружающей среды, понимает цельность всей земной системы. В понятие морали кочевника, в проблему выбора включается также, причем в первую очередь, предостережение нанесения вреда природе. В то время как в других культурах мораль держится, в основном, на отношениях между людьми.
Это очень важное решение – поддержка моральных качеств и этики человека при помощи природы. В отличие от бога и религий, в которые можно верить или не верить, осознание цельности системы окружающей среды с включенным в нее человеком позволяет действовать правильно. Кут – это солидарность не только людей, но людей с природой. Предки рассматривали кочевье как движение Вселенной, как совпадение волн и ритмов человека и природы, совместное созидание человека и природы, где главным является – Жизнь как таковая.
Как кут ушел от нас? Политика. “Кут” стал использоваться как легитимизация для власти ханов, каганов. “Благодать” была приватизирована правящими родами, которые должны были только своим присутствием быть посредниками между Небом, Землей, стать источником счастья для людей и всего живого. После их официальных визитов в тот или иной регион, повышалась статистика рождений, урожайность. Впрочем, информация об этом исходила от официальных институтов и придворных лизоблюдов. Тем, кому не доставалось “кута” от Неба, приходила “благодать” от Земли, названную – “кыб”.
Слева тюркский памятник – тамга и надпись идут сверху. Справа памятник енисейских кыргызов – тамга и надпись снизу
Во времена каганата (вечный божественный эл) тюрки претендовали на “благодать” от Неба (“кут”), а кыргызы – на “благодать” от Земли (“кыб”). У многих народов началась конкуренция между представителями власти, которые претендовали на “благодать” от небес или земли, от солнца или луны, мужского или женского начала. Род “эсен” (“ашина”) боролся за власть с түргешами (түрк – эш – представители “земного/женского начала”), как и с кыргызами, которые вели свою “благодать” от женского начала – хуннуской принцессы. В то же время Танском Китае наложница У Цзэтянь объявила себя императором (правила 690-705), именно императором, не императрицей, дочерью Будды. Провозглашая эру превосходства женского начала, император ввела «облизывание тычинок лотоса» (куннигулис) в придворный этикет, чтобы возвысить женщин и унизить мужчин [4]. Однако после ее смерти, к власти пришел ее сын Чжун Сун, при котором “небесная, мужская благодать” власти была восстановлена.
Кадр из китайского сериала “Императрица У Цзэтянь”
Приход кыргызов к власти в каганате в 840 году, сильно повлиял на кочевой мир. Такие носители “земной благодати” как кыбчаки получили шанс и заполнили степь женскими изваяниями.
Будучи носителями “благодати земной” кыргызские правители присваивают себе также и “благодать небесную”, что мы можем проследить по их тамге. Тамга с Сулекской писаницы, сегодня стала символом Теңри, на самом деле является соединением тамги кыргызов и уйгурского каганского рода Яглакар. Правильнее ее считать каганской тамгой, когда правитель претендует на титул носителя “соединенной благодати небесной и земной”.
Тамга кыргызов с Сулекской писаницы, Хакасия
Власти постепенно дискредитировали не только понятие “кута”, но и отучили своих подданных видеть цельность природы, ее силу. Теперь люди стали поклоняться не природе, которая им все дает, а правителям – считая их источником “благодати”. Стали нуждаться в справедливом, честном, сильном правителе, который позаботится о них, хотя он был всего лишь посредником, присвоившим себе право излучать “благодать”. Люди забыли путь, при котором они подчинялись законам природы, законам предков, гармонизированным с законами природы, и стали подчиняться закону наживы и власти над себе подобными. Это нарушило связь кочевника с природой и ведет к постепенной деградации как окружающей среды, так и людей.
Кожожаш и Сур Эчки. Петроглиф, Өрнөк, Ысык Көл
Никогда не поздно начать заново, переродиться, обновиться. На самом деле обновление или перерождение и есть главный обычай предков – ведь он схож с циклом природы. Возможно, кочевой мир погиб для того, чтобы переродиться как жизнь после долгой зимы? Нет путей достижения гармонии – гармония и есть путь. Сходишь с него – гармония исчезает. Как и нет путей к смелости, справедливости, братству, добру. Все это и есть – путь. В центре кочевой цивилизации хакасским мастером на днях установлена коновязь с благопожеланием на битике «Элге кут кайтсын!» - «Пусть вернется кут народу!». Это вполне осуществимо. Просто надо начать путь. С себя.
Примечания
1. Киргизско-русский словарь. К. К. Юдахин. Москва, 1965. С. 452
2. Махмуд ал-Кашгари. Диван Лугат ат-Түрк. Перевод Зифы Ауэзовой. Алматы, Дайк-Пресс, 2005. С. 315
3. Появление тюрков в качестве образов идеальных стран или людей было типично для средневековой мусульманской поэзии. Через недоступную возлюбленную-тюрчанку выражалась, например, безответная любовь к богу в суфистской поэзии:
Хафиз Ширази (~1325 – 1390).
“Дам тюрчанке из Шираза Самарканд, а если надо —
Бухару! А в благодарность жажду родинки и взгляда”…
Нуриддин Джами (1414 – 1492)
«Мой тюркский ангел на фарси
двух слов не может разобрать:
«Целуй меня», — я попросил. Она не хочет понимать.
Позавчера я весь пылал. Вчера от страсти погибал,
Сегодня видел я ее... и не осталось сил страдать.
Перед глазами ты, мой свет Иных кумиров в сердце нет.
Грудь — крепость, ты шахиня в ней,
чужих не велено пускать»…
Поэтому неслучайно появление страны кыргызов, как страны счастливых в поэзии Низами Гянджеви (1141 - 1209). Искандер-намэ. Икбал-намэ (Книга о счастье). перевод с фарси Константина Лепскерова (Москва, 1986):
В пёсьи дни, воздымавшие облако пара,
В дни, когда даже камни смягчались от жара, —
Царь, в бессонных мечтаньях влекомый в Хирхиз,
Всё не спал под мерцаньем полуночных риз.
Он решил приказать снова двинуться стану.
В час прощанья с хаканом вручил он хакану
Много ценных даров. И направил он рать
На безводной пустыни песчаную гладь.
В барабан громкой славы забил он, вступая
В дальний Северный край из Восточного края…
Благодатной звезды стало явно пыланье
Царь направился в путь, в нем горело желанье
Видеть город в пределах безвестной земли
Все искали его, но его не нашли.
И завесы пурпуные ставки царевой
Повлекли на верблюдах по местности новой.
Целый месяц прошел, как построили вал,
И в горах и в степях царь с войсками сновал.
И открылся им дол, сладким веющий зовом,
Обновляющий души зелёным покровом.
Царь глазами сказал приближённым: «Идти
В путь дальнейший — к подарку благого пути!»
И порядок, минуя и рощи, и пашни,
Встретил он и покой, — здесь, как видно, всегдашний:
Вся дорога в садах, но оград не найти.
Сколько стад! Пастухов же у стад не найти.
Сердце царского стража плода захотело.
К отягченным ветвям потянулся он смело
И к плоду был готов прикоснуться, но вдруг
Он в сухотке поник, словно согнутый лук.
Вскоре всадник овцу изловил и отменно
Был наказан: горячку схватил он мгновенно.
Понял царь назиданье страны. Ни к чему
Не притронулся сам и сказал своему
Устрашенному воинству: “Будут не рады
Не отведшие рук от садов без ограды!”
И, помчавшись, лугов миновал он простор,
И сады, и ручьёв прихотливый узор.
И увидел он город прекрасного края.
Изобильный, красивый — подобие рая
К въезду в город приблизился царь. Никаких
Не нашел он ворот, даже признака их.
Был незапертый въезд, как распахнутый ворот,
И со старцами царь тихо двинулся в город.
Он увидел нарядные лавки; замков
Не висело на них: знать, обычай таков!
Горожане любезно, с улыбкой привета
Чинно вышли навстречу Властителю света.
И введен был скиталец, носивший венец,
В необъятный, как небо, лазурный дворец.
Пышный стол горожане накрыли и встали
Пред столом, на котором сосуды блистали.
Угощали они Искендера с мольбой,
Чтоб от них он потребовал снеди любой.
Принял царь угощенье. На светлые лица
Он взирал: хороша сих людей вереница!
Молвил царь: “Ваше мужество, - странно оно.
Почему осторожности вам не дано?
Столько дивных садов, но они без оград!
И без пастырей столько кочующих стад!
Сотни тысяч овец на равнине отлогой
И в горах! Но людей не встречал я дорогой.
Где защитники ваши? Они каковы?
На какую охрану надеетесь вы?”
И страны справедливой старейшины снова
Искендеру всего пожелали благого:
“Ты увенчан творцом. Пусть великий творец
Даст властителю счастье, как дал он венец!
Ты ведомый всевышним, скитаясь по странам,
Имя царское славь правосудья чеканом.
Ты спросил о добре и о зле. Обо всем
Ты узнаешь. Послушай, как все мы живем.
Скажем правду одну. Для неправды мы немы.
Мы, вот эти места заселившие, все мы, -
Незлобивый народ. Мы верны небесам.
Что мы служим лишь правде, увидишь ты сам.
Не звучат наши речи фальшивым напевом.
Здесь неверность, о царь, отклоняется гневом.
Мы закрыли на ключ криводушия дверь,
Нашей правдою мир одолели. Поверь,
Лжи не скажем вовек. Даже в сумраке дремы
Неправдивые сны нам, о царь, незнакомы.
Мы не просим того, что излишне для нас.
Этих просьб не доходит к всевышнему глас.
Шлет господь нам все то, что всем нам на потребу.
А вражда, государь, нежелательна небу.
Что господь сотворил, то угодно ему.
Неприязни питать не хотим ни к кому.
Помогая друзьям, всеблагому в угоду,
Мы свою, не скорбя, переносим невзгоду.
Если кто-то из нас в недостатке большом
Или в малом и если мы знаем о том,
Всем поделимся с ним. Мы считаем законом,
Чтоб никто и ни в чем не знаком был с уроном.
Мы имуществом нашим друг другу равны.
Равномерно богатства всем нам вручены.
В этой жизни мы все одинаково значим,
И у нас не смеются над чьим-либо плачем.
Мы не знаем воров; нам охрана в горах
Не нужна. Перед чем нам испытывать страх?
Не пойдет на грабеж нашей местности житель.
Ниоткуда в наш край не проникнет грабитель.
Не в чести ни замки, ни засовы у нас.
Без охраны быки и коровы у нас.
Львы и волки не трогают вольное стадо,
И хранят небеса наше каждое чадо.
Если волк покусится на нашу овцу,
То придет его жизнь в миг единый к концу.
А сорвавшего колос рукою бесчестной
Достигает стрела из засады безвестной.
Сеем мы семена в должный день, в должный час
И вверяем их небу, кормящему нас.
Что ж нам делать затем? В этом нету вопроса.
В дни страды ячменя будет много и проса:
С дня посева полгода минует, и знай,
Сам-семьсот со всего мы сберём урожай.
И одно ль мы посеем зерно или много,
Но, посеяв, надеемся только на бога.
Наш хранитель – господь, нас воздвигший из тьмы,
Уповаем лишь только на господа мы.
Не научены мы, о великий, злословью.
Мы прощаем людей, к ним приходим с любовью,
Коль не справится кто-либо с делом своим,
Мы советов благих от него не таим.
Не укажем дорог мы сомнительным людям.
Нет смутьянов у нас, крови лить мы не будем.
Делит горе друг с другом вся наша семья.
Мы и в радости каждой друг другу друзья.
Серебра мы не ценим и золота – тоже.
Здесь они не в ходу и песка не дороже.
Всех спеша накормить – всем ведь пища нужна, -
Мы мечом не просим пригоршни зерна.
Мы зверей не страшим, как иные, и чтобы
Их разить, в нашем сердце не сыщется злобы.
Серн, онагров, газелей сюда иногда
Мы из степи берём, если в этом нужда.
Но пускай разной дичи уловится много,
Лишь потребная дичь отбирается строго.
Мы ненужную тварь отпускаем. Она
Снова бродит в степи, безмятежна, вольна.
Угождения чреву не чтя никакого,
Мы не против напитков, не против жаркого.
Надо есть за столом, но не досыта есть.
Этот навык у всех в нашем городе есть.
Юный здесь не умрет. Нет здесь этой невзгоды.
Здесь умрет лишь проживший несчетные годы.
Слез над мертвым не лить – наш всегдашний завет.
Ведь от смертного дня в мире снадобья нет.
Мы не скажем в лицо неправдивого слова.
За спиной ничего мы не скажем иного.
Мы скромны, мы чужих не касаемся дел.
Не шумим, если кто-либо лишнее съел.
Мы и зло и добро принимаем не споря:
Предначертаны дни и веселья и горя.
И про дар от небес, про добро и про зло
Мы не спросим: “Что это? Откуда пришло?”
Из пришельцев, о царь, тот останется с нами,
Кто воздержан, кто полон лишь чистыми снами.
Если наш он отринет разумный закон,
То из нашей семьи будет выведен он”
Увидав этот путь благодатный и правый,
В удивленье застыл Искендер величавый.
Лучших слов не слыхал царь земель и морей.
Не читал сказов лучших он в “Книге царей”.
И душе своей молвил венец мирозданья:
“Эти тайны приму, как слова назиданья!
Полно рыскать в миру. Мудрецам не с руки
Лишь ловитвой гореть, всюду ставить силки.
Не довольно ль добыч? От соблазнов свободу
Получил я, внимая благому народу.
В мире благо живет. Ты о благе радей.
К миру благо идет лишь от этих людей.
Озарился весь мир перед нами – рабами,
Стали мира они золотыми столпами.
Если правы они, ложь свою ты пойми!
Если люди они, нам ли зваться людьми?
Для того лишь прошел я по целому свету.
Чтоб войти напоследок в долину вот эту!
О звериный мой нрав! Был я в пламени весь.
Научусь ли тому, что увидел я здесь?!
Если б ведать я мог о народе прекрасном,
Не кружил бы по миру в стремленье напрасном.
Я приют свой нашел бы в расщелине гор,
Лишь к творцу устремлял бы я пламенный взор,
Сей страны мудрецов я проникся бы нравом,
Я бы мирно дышал в помышлении правом”.
Умудренных людей встретив праведный стан,
Искендер позабыл свой пророческий сан.
И, узрев, что о нем велика их забота,
Им даров преподнес он без меры и счета.
И оставил он город прекрасный. Опять
Дал приказ он по войску в поход выступать...
4. A. Edwardes, R.E.L. Masters, The Cradle of Erotica, Odyssey Press, 1970, pp. 163—164