«Я дал ему, Климычу, выговориться до конца и стал объяснять, почему киргизы занимаются главным образом скотоводством, какое это длительное и трудное дело – от скотоводства и непрестанных кочевий осесть на землю, взяться совсем за иное, за непривычное дело. Сказал Климычу, что и Советская власть заботится о том, чтобы кочующих киргизов превратить в оседлых… Я долго пытался внушить Климычу мысль, что исторические периоды в жизни целых народов чередуются в известном порядке с железной, неумолимой последовательностью; что каждый киргиз в отдельности ни прав, ни виноват в том, что он кочевник, что до сих пор не осел на землю, что не занимается пока земледелием и т.д. и т.д. Я все хотел ему доказать одно: что какого-то особенного, прирожденного, национального порока во все этом нет и быть не может, что все эти особенности были бы свойственны и любому другому народу, если бы только он оказался в совершенно таких же условиях, как киргизы» (цитата по книге Фурманова «Мятеж»).
Примерно через 93 года, 5-6 месяцев (и несколько дней для уверенности в официальном подсчете) происходивший из тех самых мест, где состоялся вышеприведенный диалог, президент Алмазбек Атамбаев повторяет мысли Климыча и слова комиссара РВС Республики Фурманова о лени и о скотоводческом характере народа, как будто бы выбравшего его в качестве лидера нации. «Стыдно жить бедно в такой прекрасной стране», - сказал 17 октября президент Алмазбек Атамбаев во время открытия канала в Нарынском районе Нарынской области.
Он отметил, что каждому нужно просто работать, а не ждать, «пока яблоко упадет в рот». «Я вижу здесь людей, у которых есть тысяча баранов, но они живут в саманных домах. Вы же не унесете их в иной мир, лучше навести порядок дома, поставить «аристон» для своих жен и дочерей, посадить деревья», - сказал он.
«Нас всех ожидают два метра земли. Поэтому давайте улучшать каждый свою жизнь. Я часто езжу по Чуйской области и вижу, кто в каком доме живет. Если дом с колючками, сразу понятно, здесь живет кыргыз. Нужно работать», - подчеркнул президент.
Почему же многие кыргызы во главе со своим лидером нации приняли мысли Климыча и комиссара Фурманова о собственной лени, скорее всего, связанной с их скотоводческой деятельностью? Почему же одна местная журналистка в своем блоге посвящает статьи кыргызчылыку, добавив к словам Климыча о лени еще парочку смертных грехов часть первая – «Паразитизм», часть вторая – «Сокур Намыс»? Почему же все объяснения «отсталости кыргызов», коррупции в государстве и другие беды любого общества очень часто объясняются кыргызчылыком или (людьми более образованными) кыргызским менталитетом? Я выскажу здесь свою точку зрения на то, почему кыргызчылык стал плохим, с позиции историка ибо другой позиции у меня пока нет и пока не предвидится.
«Для меня кыргызчылык – это все наше больное, некрасивое, гнилое – в самом неприкрытом виде смотрящее на весь мир мутными выпученными глазами и жадно вытянутыми руками», - пишет журналистка; на что наш президент откликается с одобрением и мельком ссылается на нее в одном из своих телеинтервью.
За 61 год до этих слов ставший впоследствии классиком постколониальной теории, психиатр по профессии Франц Фэнон написал в своей книге «Черная кожа, белые маски» (1952 год) следующую фразу: «…как только я стал осознавать, что негр - это символ греха, я поймал себя на мысли, что я ненавижу негров. Но потом я осознал, что я сам негр».
Я часто спрашивал у кыргызов, что было бы с ними, если бы не российское завоевание? И получал три стандартных ответа:
1. Кыргызов бы завоевал Китай.
2. Кыргызов бы завоевала Великобритания (причем некоторые из наиболее продвинутой прозападной молодежи жалеют, что этого не случилось).
3. Кыргызы бы стали как Афганистан (то есть где-то в мрачном средневековом феодализме).
За всю свою короткую несознательную жизнь я так и не услышал ответа вроде: «Мы были бы как Турция» или «Мы были бы как Япония». То есть даже в условно-мечтательном наклонении «если бы…, то…» у кыргызов (по крайней мере встретившихся мне) нет даже намека на мысль, что было бы как-то иначе. «Слушай, Базин, у тебя есть мечта?» - спрашивает Курьер из одноименного фильма. «Какая мечта? – Ну о чем ты мечтаешь в жизни? – У меня мечта - пальто купить. – Ну что это за мечта? – Зима на носу, а мне ходить не в чем. Прошлую зиму в куртке проходил, болел всю дорогу… – На, носи на здоровье (отдает Курьер пальто Базину)… Носи и мечтай о чем-нибудь великом». Почему же даже у продвинутой молодежи (у которой наверняка есть пальто), повидавшей мир, в условном наклонении кыргызы добиваются успехов лишь при условии завоевания Британией?
Частично ответ на этот вопрос дает анализ написания истории кыргызов (и других нерусских народов) советскими историками. История кыргызов была полна опасностей, войн, коварных соседей, старавшихся их завоевать, а история России полна героических спасательных походов на помощь своим (в будущем) братским народам. И к моменту прихода царских войск кыргызам угрожало либо подчинение отсталым тогда Китаем, либо подчинением агрессивным британским империализмом, и кыргызы, а точнее их «лучшие сыны» принимают решение о добровольном присоединении к России. Кстати, сами же кыргызы прозябали в мрачном патриархальном феодализме – термин, введенный самим Сталиным («В тот день, когда слова «Эл эмне дейт?» потеряют свое значение и перестанут произноситься жителями моей страны, я мысленно пожму руку каждому кыргызстанцу, который сумел избавиться от менталитета общинно-феодального образа жизни», - пишет журналистка во второй части кыргызчылыка – Сокур намыс).
Изменения восприятия коснулись не только слова «кыргызчылык». Например, слово «элет» - «кочевник, кочевое население; родное племя, род» было также самообозначением для кыргызов. Во времена Кокандского ханства подданное население было поделено на два вида по налогообложению: элатийа и сартийа. При этом принадлежность к элатийа было более престижным. В советские времена слово утрачивает свою престижность и превращается в «места, отдаленные от культурных центров, глушь» (Киргизско-Русский словарь К.К.Юдахина) и уже во времена независимости на государственном канале появляется передача «Элет», которая рассказывает о жизни в этих самых местах. Таким образом видно, что у кыргызов в колониальный период появляется какая-то излишняя самокритичность и комплекс неполноценности.
Другой классик постколониальной теории Эдвард Саид называл подобное явление dreadfulsecondaryness – «ужасающая вторичность». И негативное восприятие кыргызчылыка и кыргызского менталитета как на уровне простолюдинов, так и на уровне образованных людей и даже на высшем, недоступном для первых двух типов людей, уровне, и есть отражение этой самой ужасной вторичности. Постколониализм (постколониальная теория) - сравнительно недавнее направление науки, которое изучает основы и последствия колониализма (прежде всего колонизации сознания), которое проводилось через, главным образом, образование. Через систему образования, которая, казалось бы, несла свет цивилизации и просвещение, империи внушали покоренным народам их отсталость и свое превосходство, описывали свое трудолюбие и успехи и презирали своих новоподданных за их лень.
Кстати стоит сказать, что существует хороше исследование малазийского постколониального исследователя Саед Хуссейна Алатаса «Миф о ленивом туземце. Исследование образа малазийцев, филиппинцев и яванцев с 16-го по 20-й век и его функция в идеологии колониального капитализма», впервые опубликованное в 1977 году в Лондоне. И там, кстати, хорошо показана идеология империалистов, когда внушается, что иностранный капитал и иностранное управление являются важнейшими инструментами для достижения успеха для неспособных к управлению ленивых туземцев. Это к вопросу о Кумторе, например, или о внешнем управлении, или о Кыргызской Республике как о failedstate и т.д. и т.п.
Изучая самих себя, свою историю, в рамках созданного европейцами востоковедения (или кочевниковедения), где Запад представлялся лучше Востока (а кочевники хуже оседлых), люди Востока (и кочевники) все больше убеждались в преимуществах Запада (оседлого мира). Постколониализм тесно связан с постмодернизмом, который, помимо всего прочего, включал критику теории модернизации, веры в единственный стандартный путь «свершения истории», представленного и пройденного Западом (о чем и рассказывал Климычу комиссар РВС Фурманов). Например, западная политология весьма неохотно расстается с термином «трансформация» по отношению к Центральной Азии. «Трансформация», в свою очередь, подразумевает, что страны ЦА должны пойти по пути Запада (от «традиционного» к «современному», от «развивающегося» к «развитому»). «Если изнасилование неизбежно, то стоит расслабиться и получать удовольствие», - твердили наши экономисты 1990-х годов, убеждая всех в необходимости реформ, впрочем то же самое они говорят и сегодня. А ведь когда-то они верили, что крах капитализма также неизбежен, как дембель, возможно, дело в учителях и конформизме перед престижными иностранными науками?
Постмодернизм рассматривает «исторические факты» не как категорию истины, а как часть сконструированной реальности. Историк же выступает как продюсер данной реальности, включающей также «реальное прошлое». Историк рассматривается как политический автор в построении конструированного, политически ангажированного и выгодного элитам прошлого и настоящего. Таким образом, история рассматривается постмодернизмом не как фактическое прошлое, а как рассказанное прошлое (нарратив, рассказанная история), зачастую основанное на канонических текстах и методах, и лишь поэтому считающееся правдивым.
История — это конструкт, созданный из факторов людского восприятия, веры и включающий также фактор отношений между людьми и людскими группами. «Но если так реально посмотреть, было ведь только три варианта (завоевание Китаем или Англией, или Афганистан)», - эта мысль и есть результат имперского конструкта в написании и восприятии истории кыргызами. Мишель Фуко ставит вопрос о силе знания в межчеловеческих отношениях и о знании-власти (знание – это власть, власть – это знание). «Кто контролирует прошлое - тот контролирует настоящее; кто контролирует настоящее - тот контролирует будущее» (Джордж Оруэлл), и историческая наука в этой колонизации сознания играет не последнюю роль.
«Новый период в культурной жизни киргизского народа начался после добровольноговхождения в состав России, которое явилось важным прогрессивным событием в историческом развитии киргизов. Киргизский народ навсегда связал свою судьбу с великим русским народом, познакомился с его передовой демократической культурой, которую несли представители передовой интеллигенции и рабочего класса. С вхождением в состав России, вопреки колониальной политике царизма, в Киргизии начали пробиваться ростки культуры и просвещения, появились первые школы, лечебные и культурно-просветительные учреждения, з а в о д ы, шахты, стала развиваться торговля. Передоваярусскаякультура послужила источником культурного прогресса киргизского народа, да и вообще всех отсталыхнародов окраин России. Ее прогрессивное влияние коснулось всех сторон жизни» (ИсторияКиргизии. Том I. Фрунзе, 1963. Глава тринадцатая. Культуракиргизскогонародаи влияние на нее русской культуры во второй половине XIX - начале ХХ вв.).
«Заводы построили» - кто этого еще не слышал? «Мы не позволим переписывать историю», - заявил когда-то президент России, и кажется это стало указанием для многих в постсоветском пространстве. Вспомним хотя бы случай с учебником истории Кыргызстана, где одна не понравившаяся глава вызвала шумиху в прессе и обсуждение с привлечением работников российского посольства. Но на самом деле здесь дело не в том, что это издание вызвало критику со стороны нашего северного соседа и местных организаций, защищающих его интересы, дело в том, что за более чем 20 лет независимости это единственное издание, которое вызвало недовольство со стороны посольства России. Остальные издания вполне устраивают работников посольства и по ним учатся наши дети.
«Зомби, поверьте мне, гораздо ужаснее колонистов», - писал когда-то Франц Фэнон, и если бы он был жив, то наверняка бы назвал психозом, что откровенно колониальный фильм «Первый учитель» все еще остается любимым фильмом кыргызов, а сцена рубки дерева в центре села (как символ вырубки ненужного отсталого прошлого) вызывает у них слезы умиления. «Может, не стоит втягивать детей в политические игры, зачем политизировать учебники истории для школьников?» – скажут многие («Может, не будем при детях?» - спрашивает Дракон у Ланцелота в сказке Евгения Шварца «Убить дракона». «Нет именно при них», - отвечает ему Ланцелот).
С развитием европейской исторической науки образ кочевников, живущих скотоводством и охотой (не производящих, а присваивающих, в том числе и путем грабежа своих мирных оседлых соседей), приводит к научно доказанному возникновению образа «грабителей-паразитов», «распутных кентавров», «трутней человечества» (эти словосочетания применялись в научной литературе). Может быть, в основе мыслей о том, что часть первая кыргызчылыка – паразитизм идет из какого-либо научного текста, застрявшего в каком-нибудь уголке памяти? «Знание – власть», и знание об отсталости, никчемности, паразитизме, лени было в свое время привито кыргызам, и эта прививка оказалась долговременной.
Альберт Мемми, тунисский антиколониальный революционер и интеллектуал, писал когда-то: «И дни гнета заканчиваются, и предполагается, что на наших глазах родится новый человек. Не хотелось бы признавать, но я должен, ибо деколонизация показала, этого не случилось». И если лидер нации приписывает кыргызам лень, а кыргызчылык для него нечто ужасное, то пройдет немало времени, прежде чем кыргызчылык станет нормальным, а кыргызы избавятся от своей излишней самокритичности, от своей ужасающей вторичности.
